Nina Kink

Красота требует жертв, говорила моя мама, когда стригла нам с сестрой ногти. Она срезала их—размягченные после ванны--мне казалось, вместе с кожей, так что в некоторых местах проступала кровь. Я сопротивлялась, кричала, мне было страшно—я получала сверху подзатыльник и мамино суровое «Красота требует жертв».

Я ненавидела эту приговорку люто, так как она для меня была об этом вечном женском: о красоте и терпении. О том, что ты должна терпеть высокие каблуки, чтобы казаться выше и чтобы твоя нога казалась стройнее. Что ты должна терпеть неудобную одежду, чтобы казаться сексуальнее…

Но вот здесь Марк Мэнсон пишет о том, что мечта—она настолько для тебя реальна, насколько ты готова для нее жертвовать. Что если ты мечтаешь о стройном теле, то оно для тебя достижимо настолько, насколько ты можешь вытерпеть семь часов физической нагрузки в неделю. Если ты мечтаешь быть чемпионом по плаванию, то ты должна мочь терпеть ежедневные многочасовые тренировки. Если ты мечтаешь быть соло-пианистом, то—многочасовые репетиции, и так далее.

(И это, заметье, без гарантии ни на что. Это просто обязательное условие, а что там дальше—«талант», «везение», это уже сверху. Я недавно смотрела интервью с Брайаном Крэнстоном, и он говорил именно про своей решение, что я буду жить этой непостоянной актерской жизнью и пытаться, несмотря ни на что).

Я наконец смогла сформулировать для себя свою собственную проблему: Что если я не научусь терпеть психическую боль, связанную с моим тревожным расстройством, которое расцветает буйным цветом каждый раз, когда я начинаю «по-настоящему» писать—я не смогу «стать писателем».

Для меня это «стать писателем» уже не мечта, а карта--и все же, каждый раз, когда я сажусь за работу, я сначала, как через колючий кустарник с ядовитыми шипами, пробираюсь через вопросы «да кто ты такая», «да что ты вообще здесь делаешь», «ты думаешь что, всех умнее».

Мне кажется, что каждый из нас, кто думает о себе как (в широком смысле) художник, на каком-то этапе чувствует себя совершенным самозванцем. Если ты художник, то ты должен каким-то образом смочь нагло открыть дверь ногой и заявить о себе--ощущая при этом все свое самозванство—вот я здесь такая, вот я пришла.

И это пока что мне невыносимо трудно дается. Я держусь только на решимости. А еще, мне иногда удается вспомнить, что нельзя же так серьезно к себе относиться--I mean, woman, come on!--и тогда какие-то штуки удается проскочить. Но до consistency мне еще очень далеко. 

Местная налоговая сообщила, что мы им должны три тысячи за 2015 год (действительно, сделали ошибку). Что я со следующей недели начинаю работать поэтому особенно в этом контексте радостно. Но история не об этом: вчера мне Ви сообщил про три тысячи, я расстроилась, а сегодня получаю автоматический звонок: железный голос сообщает мне: "Внимание, мы звоним, чтобы сообщить, что IRS выдал ордер на ваш арест! Срочно свяжитесь с нами по этому номеру" (IRS предупреждает, что это известная разводка). Через 5 минут после звонка на обед приходит Ви и говорит мне с очень серьезным лицом: "Ну, что ты уже натворила?" Я в ужасе: ??? "Там полиция возле наших ворот стоит, двое полицейских к чему-то присматриваются..." (действительно, почему-то приехали полицейские, к нам это не имело никакого отношения, зато у меня есть сюжет для рассказа про очень тревожного человека и совпадения.

Я всю жизнь живу, как будто все вокруг знают какие-то тайные правила, а мне не говорят. В детстве это было мучение—я не понимала, почему на меня злились двоюродные сестры, когда я выбалтывала секреты. Я вообще не умею различать секреты от несекретов, мне кажется, если я что-то знаю, то это знают все, и мне бывает сложно и в личных, и в профессиональных ситуациях, так как я не знаю, повторяю ли я всем известную информацию, или наоборот, что-то скрываю. Некоторые эпизоды из детства ко мне возвращаются интересно: я вдруг понимаю, что а ведь эта девочка надо мной смеялась, а я даже не догадывалась, смеялась вместе со всеми.

Я недавно прочитала у Мураками: Главный герой-японец был в Финляндии и заметил странное ощущение покоя. Да, в Финляндии он чувствовал себя иностранцем—но здесь, в отличие от родной Японии, чувствовать себя иностранцем было нормальным.

Этот момент в книге так взбудоражил меня, что я не могу перестать думать об этом и иммиграции. Как о чем-то в моем случае предрешенном. Я подумала, что мне, наверное, правильно себя так и описывать: foreigner, иностранка. Я с раннего возраста чувствовала себя иностранкой и собственной семье—и часто в своей собственной жизни, не говоря уже о городах и деревнях, которые я теоретически могу называть родными. Мне странно, что кто-то может называть Калифорнию «родной», но я себя здесь хорошо чувствую, она приветливая к иностранцам чужбина. 

У меня завтра рабочее интервью. После этого, я думаю, меня будут мурыжить еще недельку, и потом будет все известно. Я уже неделю не сплю… я не связывала это ни с чем, но сегодня у меня картинка сложилась, наконец: сон, еда, головные боли, аппетит, живот… Я оказывается больной человек! Смех смехом, но все это «психосоматическое», с ним же жить нельзя.

Интервью, на которое я иду, будет, возможно, самым странным из всех моих рабочих интервью. Потому что в ту же реку дважды: те же люди, на ту же позицию, наверное, будут приблизительно те же вопросы… И с одной стороны, и легко—ты разговариваешь с людьми, которых хорошо знаешь. А с другой, именно потому что ты их хорошо знаешь,—их решение до этого меня не взять один раз…скажем так: мне сложно было убедить себя в «ничего личного»…

За последние недели я поняла, насколько глубоко во мне сидит этот страх rejection, страх, что меня отвергнут. Я испытывала на себе это несколько раз—на уровне одного человека, на уровне группы, когда меня, с молчаливого разрешения взрослых, подтравливали в школе… Я помню это чувство, когда ты готов все, что угодно сделать, чтобы тебя приняли. И я помню это другое чувство, это «да и пошли вы все, ну и не надо»… Мы с сестрой говорили друг другу, типа «деревня сделала нас сильными, мы ничего не боимся». Но это не так—то, что мы научились выживать в одиночку (не совсем в одиночку, всегда была она), мне кажется, сегодня менее полезный навык, чем уметь выстраивать отношения в группе. Мы же с сестрой отношения с группой выстраивали всегда через забор: зато нам не больно.

И думаешь: Всех отвергают, все отвергают, я это точно переживу. А организм не соглашается. 

- Я не знаю, что со мной сейчас происходит.

- С одной стороны, мне все время кажется, что я сейчас взорвусь, а с другой, я чувствую себя пустой, как… Как что? Как горшок, как бутылка? Но и у горшка, и у бутылки есть функция, а я чувствую себя и пустой, и бесполезной, как какая-то черепушка, ненужный осколок чего-то давно нецелого.

( Много всего разного )
( Из рабочего дневника )

Мы с Ви никогда не смотрели "Танцующую в темноте". Вчера собрались, ожидая только ларс-фон-триеровской тоски. Посмотрели половину фильма. Когда Сельма занесла металлический ящик над головой Билла, я сказала, что досмотреть этот фильм до конца я не смогу. Да, я знаю, что ужасные вещи происходят с хорошими людьми, но видеть, что еще этот изверг (создатель фильма) сделает с бедной Сельмой, у меня нет сил. Ви даже не пытался меня уговаривать.

Пару месяцев назад, когда я пыталась написать вещь про самоубийства и читала Достоевского, я точно так же закрыла "Идиота", оставив князя Мышкина в гостиной у Настасьи Филипповны только что объявившим, что он вполне может жениться и на самом деле богач. Я читала "Идиота" два раза до этого, (в этот раз только что перечитав "Бесов)/ Выходит, что достоевщину я могу выдерживать только в умеренных дозах, "американская неженка". Пока что не очень знаю, почему так.

Вчера я пережила ужас интроверта: попала на вечеринку-день рождения к незнакомым людям. Ви пригласили сыграть. Зачем я туда пошла, я сейчас не знаю—я подумала просто, что Ви пошел бы меня поддерживать в такой ситуации. Там такая тусовка… типа полу-йоговская, и все сидят посреди зала на большом ковре (это было снятое помещение, просто крытый павильон пустой). Если бы еще можно было между стоящих людей затеряться, то вот прям так рядом с неизвестными людьми у меня сил не хватило. В итоге я просто прикидывалась столбиком во дворе пока не началось выступление (а блин долго было). Зато подслушивала разговоры молодых актеров—там как раз спектакль расходился после репетиции. «Я так типа ее слушаю, пытаюсь поймать ее ритм, чтобы ответить, но потом понимаю, куда она с этим идет и думаю: да ни фига!» «Ты делала все хорошо, но понимаешь, эта героиня, она не просто девочка из гетто…»

( и фотография )

На этой неделе мне несколько раз пришлось быть за рулем в самый разгар часа пик, и я заметила, что меня раздражает не столько потерянное время (этот момент расстраивает, конечно, но я стараюсь не тратить дополнительные нервные клетки на сожаление о потерянном времени), сколько… пошатывающаяся вера в человечество. Это ужасно интересно, это такая модель поведения толпы. Здесь ведь люди на вид довольно вежливые, на откровенное хамство нелегко нарваться (хотя без вопросов все бывает). То ли дело на дороге в трафике—например, один человек решает, что эта очередь на правый поворот для него слишком длинная, объезжает ее и пытается вклиниться в начало, почти сразу же это начинает делать другой человек, ну и дальше начинается, ведь «все так делают»--и получается, что те кто этого не делает, просто лохи. Интересно в себе замечать поведение «ах ты гад, я тебя сейчас накажу за это» :) Проще быть и грешником, и праведником в обстановке анонимности. 

Я работаю уже какое-то время над рассказом про приступ мигрени--в прямом смысле, что у кого болит, надо же этот опыт хоть как-то во что-то путное переработать.

Эта неделя у меня получилась интересная: в момент, когда я попросила вселенную подкинуть работу, мне позвонили и попросили на них поработать этот месяц. Я вежливо поблагодарила вселенную и посмотрела на ситуацию как на структурный challenge: 4 дня в неделю, в лучшем случае 2 часа за рулем в день, лучшее время отдавать не себе, а людям… Я все внимательно продумала, рассчитала по часам, как будет эффективнее и при этом не неприятно.

( жизнь, работа и мигрень )

И вот вопрос к людям с мигренью или с любой другой хронической болезнью, которая в любой момент может вас на несколько дней сделать инвалидом: Как вы устраиваете свою жизнь? Как вы работаете? Стоит ли прямо говорить с работодателем о своей болезни, если вы знаете, что она стопроцентно рванет?

У меня самый эффективный и надежный для работодателя график был три дня в неделю, без повторяющихся дней. Тогда это даже могло проходить незамеченным (ну за крайне редкими исключениями). Когда я была моложе, я ездила в командировки и даже помню переводила подряд 12 часов в приступе. Сейчас если я не внемлю, моя мигрень начинает меня тошнить, как в этот раз, и это совершенно ужасно, и ни о какой работе не идет речи.
 

Знакомая написала, что как хорошо, что во времена бубонной чумы не было фейсбука. Я уже почти не выдерживаю следить за ходом истории, особенно когда она происходит в знакомых местах. То есть выходит, что проще жить в неведении, а в вЕдении не поймешь, как жить.

Ответа нет. Мой мозг of a fiction writer предлагает пока только решения с "не убий"-корректировкой на уровне ДНК. А мы с вами, наверное, уже осколки этой всей гребаной истории.